Следуя "филологическому завету" господина Большухина, я взялась за чтение "Рождения трагедии из духа музыки" Ницше. Про противопоставление Диониса и Аполлона всё понятно; про причину того, почему боги греков именно такие, какие они есть, тоже ясно, хоть и не могу пока определиться со своим к этому объяснению отношением. Но одно мне кажется непонятным, или, я бы даже сказала, - странным: почему сон для Ницше исключительно греза, иллюзия, отрешение от хаотичности и невзгод жизни путем проникновения в прекрасный мир четкости и порядка? (Это если я, конечно, верно понимаю, а я не совсем уверена в этом, потому как книга эта написана языком дюже витиеватым, супротив которого мой мозг встает на дыбы, щерится, как кот, и воинственно выгибает спину колесом, но все же изо всех сил идет напролом.) Почему он воспринимается им как нечто, что способно дать толчок и материал к художественному творчеству, но при этом не может помочь проникнуть в бездну мироздания, в его тайны? Наверное, стоило бы выяснить, какое в те времена к феномену сна было отношение. И именно в Германии. Вообще, это отношение напоминает то, которое свойственно романтизму, да и книга относится к раннему романтическому периоду Ницше. Так что тоже более-менее понятно, почему сон для него именно таков. Но все равно, мною это воспринимается как недостаточно верное и является причиной того, что аполлоническая сторона в этой его дуалистической теории искусства будет казаться мне недоразвитой, ущербной. х)