[Розмарин.]

Наталья Ключарёва.
Опасно перенасыщаться такими стихами. Может сделаться дурно.
Но это пронеслось сквозь моё сознание легко и просто - словно вода через сито, - и вместе с тем что-то внутри меня всё же изменилось.

МОНОЛОГИ НЕМОГО

Небо

Когда на землю
на синий труп планеты
слетятся стервятники,
слетятся ангелы спецслужб
с золотыми кудрями
и в противоядерных шлемах,
меня расстреляют в оливковой роще
за косноязычные,
языческие попытки мои
полюбить детёнышей человека,
злых мальчиков
с лёгкой походкой
и вирусом надменной глупости в крови.

Меня, немого,
мычащего слова любви,
произносящего звуки космических азбук,
неземные аббревиатуры животных инстинктов,
расстреляют,
как лучшего поэта земли
в оливковой роще
при фатальном стечении звёзд.
Пули-вакханки
разорвут на куски моё тело,
как тело Орфея.
Так в смерти своей я сравняюсь с ним,
обретая дар речи.
Одновременно человеческой,
птичьей
и ангельской.

Я, дерево,
научившееся издавать нечленораздельные звуки,
умру с песней на устах.
Дерево,
смертельно влюблённое
и ненавидящее птиц.
Птиц, живущих в его опадающих космах.
Птиц, поющих так,
как ему не дано.
Птиц, поющих в такт
его иссушенному злобой
древесному сердцу.
Поющих легко,
как легко нас,
безгласных уродов,
бросают красивые мальчики.
Как легко переходят на левую сторону улицы,
завидев меня на правой.
Как легки голоса птиц
и слова человеческой речи.
Как тяжело звуки даются мне.
Как я в кровь стирал неповоротливые губы,
силясь произнести "люблю".
Как тяжело закипала во мне
бессловесная ненависть к людям и птицам,
когда мальчик смеялся
над моим окровавленным "лю":
"Что это? Лютня, Лютеция,
лютики, люди?
О чём ты?"
Как легко он смеялся
и как тяжело умирал.
За это меня и казнят.
За то, что его бесстыдные лёгкие губы
тоже покрылись кровавой пеной.
За то, что и он разучился говорить,
умирая в моих ветвях.

Но красавчик Дионис –
это не преступление,
это лишь дань олимпийцам,
моё золочёное кресло,
благодарность за злое уродство моё,
за мою немоту.
Когда каратели спецслужб прилетят,
как стервятники,
на тело земли,
я крикну им: "НЕ-БО",
что значит "не боюсь".
Дионис мой поступок из рода простейших.

Но как объяснить.
Не карателям, а себе объяснить
некрасивую девочку Герду,
Офелию подмосковных прудов,
вцепившуюся в стебель кувшинки.
Ведь когда я отламывал её серые пальцы
от растительной пуповины цветка,
когда яростно рвал из рук её стебель кувшинки,
я уже задал себе этот вопрос,
а она ещё смотрела на меня
бесцветными глазами
сквозь грязную воду.
Сама покорность.
И я был бы тронут.
Я бы вытащил её из пруда её смерти.
Согрел бы и спрятал в своих колыбельных ветвях,
мою Аннабель Ли,
укачал, успокоил и сделал невестой своей,
эту кроткую личинку человека.
Но её подвели её пальцы,
которые схватили стебель цветка
и пытались бороться со мной.
Которые разозлили меня.
И я опять возненавидел
женщин, людей и её.
И лицо её стало похоже
на лицо Лоры Палмер,
такого же цвета.
А я наступил ей на грудь и смотрел,
чувствуя себя ещё более одиноким и отверженным,
чем после смерти Диониса.

О, ангелы спецслужб,
красавицы-блондинки
с автоматами наперевес,
бегущие к месту моего захвата,
я целую ваши карающие руки,
но послушайте,
что я сказал этой жалкой русалке,
подходя к ней сзади,
шлёпая по чёрной воде
подмосковных прудов,
я, урод и убийца,
хрипло шептал ей: "НЕ-БО",
что означало "не бойся".
И она застыла на месте.
И я видел её так чётко.
Видел, как мышиные волосы
прилипли к острым ключицам,
а кожа покрылась
отвратительными пупырышками страха,
как пальцы сжались на горле кувшинки,
а я заклинал её ужас: "НЕ-БО".
И вам, жестокие ангелы в шлемах,
вам, красавицы в униформе,
я, Батист Гренуй,
чудовище Франкенштейна,
вам, блистательные мои убийцы,
вам говорю я: "НЕ-БО".
Это и есть моё последнее слово.
Это и есть моя последняя песня:
НЕБО.

@темы: всё, что я хотел узнать, я вызнал из книг, потому что искусство поэзии требует слов